Log in

29 марта 2024 года, 14:16

Равенство дара души и глагола Марины Цветаевой

Моим стихам,
как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Наследие Марины Цветаевой велико и труднообозримо. Тринадцать изданных при жизни книжек и три вышедшие посмертно вобрали в себя лишь малую часть написанного. Среди созданного ею, кроме лирики, семнадцать поэм, восемь стихотворных драм, автобиографическая, мемуарная, историко-литературная и философско-критическая проза. Без ее лучших произведений невозможно составить достаточно полное и ясное представление о русской поэзии.

Марина Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. Отец ее – сын бедного сельского священника, уроженец села Талицы Владимирской губернии – вырос в таких «достатках», что до двенадцати лет сапог в глаза не видал. Трудом и талантом Иван Владимирович Цветаев пробил себе дорогу в жизни, стал известным филологом и искусствоведом, профессором Московского университета, директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств (ныне музей имени Пушкина, у  подъезда которого прибита мемориальная доска в его честь). Мать – из обрусевшей польско-немецкой семьи, натура художественно одаренная, музыкантша, ученица Рубинштейна.

Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски и по-немецки). В 1910 году, еще не сняв гимназической формы, выпустила довольно объемный сборник – «Вечерний альбом». Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин.

Строгий Брюсов писал: «Несомненно талантливая Марина Цветаева может дать нам настоящую поэзию интимной жизни, при той легкости, с какой она, как кажется, пишет стихи…» Она была жизнестойким человеком («Меня хватит еще на 150 миллионов жизней!»). Ее жизнелюбие воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи.

Облака – вокруг,
Купола – вокруг,
Надо всей Москвой
Сколько хватит рук!
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола.

Среди подавляющего большинства эмигрантов Цветаева казалась белой вороной. Она не мирилась с черносотенством, ненавидела расизм и фашизм.

На смерть Маяковского откликнулась целым стихотворным циклом, в котором главное и основное – искреннее чувство родственной близости к нему («В гробу в больших стоптанных башмаках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции»).

В цикле «Стихи к сыну» (1932 год) она во весь голос говорит о Советском Союзе как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы, неудержимо рвущейся вперед – в будущее. Во тьме дичающего старого мира самый звук СССР звучит как призыв к спасению и весть надежды.

Цветаеву не спутаешь ни с кем другим. Стихи ее узнаем безошибочно – по особому распеву, неповторимым ритмам, необщей интонации. Это, бесспорно,  верный критерий подлинности и силы поэтического дарования.

С 1916 года, когда, собственно, и началась настоящая Цветаева, в ее творчестве господствовала совершенно другая стихия – буйное песенное начало, воплощавшее острое чувство России, ее природы, истории, национального характера.

«О неподатливый язык!» – восклицала поэтесса. Но на самом деле он был у нее в полном подчинении. Она не изобретала новых слов, брала, как правило, обиходные, но умела так обкатать, переплавить и перековать, что в них начинали играть иные оттенки значения.

Из непреодолимой любви к жизни вырастал ее гуманизм. Она пишет: «Поэт обязан в свою боль включить всю чужую».

Обращаясь к идейному противнику, Цветаева признавалась:

Есть у меня моих икон
Ценней – сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы – кроющий.
Пред ним  – все клонятся клинки,
Все меркнут – яхонты:
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.

«Вся моя жизнь – роман с собственной душой» – вот ее творческая тайна.

Принято говорить, что в русской литературе «диалектику души» постиг Лев Толстой. Вслед за ним и за Достоевским это сделала в своем творчестве Марина Цветаева. По ее «тайному жару» проверяются многие извечные истины – такая, например: «От любви до ненависти – один шаг».

Поэтесса чувствовала себя в стихии мировой культуры так же свободно, как птица в воздухе, как рыба в воде. Ведь она с детства отлично знала немецкий и французский.

А определение того, что такое подлинный поэт (а не стихотворец), нашла в формуле, точнее и мудрее которой пока еще никому не удалось отыскать: «Равенство дара души и глагола – вот поэт».

Она им была в каждой своей строке, от стихотворной до эпистолярной.

Птица-Феникс я, только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю – и горю дотла!
И да будет вам ночь – светла!

В поэзии Цветаевой откроешь любую страницу, и сразу погружаешься в атмосферу душевного горения, безмерности чувств, постоянного выхода из нормы и ранжира («на смех и назло здравому смыслу»).

В ней нет и следа покоя, умиротворенности, созерцательности. Она вся – в буре, в вихревом движении, в действии и поступке.

Цветаева сама пресекла свою жизнь в 1941 году, когда все с той же великой силой духа осознала, что существовать дальше не имеет смысла. Этот дух покинул ее – в час, для нас таинственный, неведомый, для многих непонятный. Ибо «простые смертные» все еще пытаются гадать: можно ли было помочь, спасти? Если бы не арест мужа и дочери, если бы не война, если бы не эвакуация в далекую Елабугу…

Лучшему из того, что она написала, «настал черед» – потому что настоящее в искусстве не умирает.

Борис Ягубов.

Другие материалы в этой категории: « Поем тебя, Кавказ родной! «Пушкинская карта» в Сочи »