Самая старая фотография в семейном альбоме – мой прадед, модно одетый по тому времени молодой человек, Федор Тимофеевич Ильвахин в Кисловодске. Лето 1923 года. Прошло 100 лет, но место и сейчас хорошо узнаваемое – Стеклянная струя. Ажурная решетка-ограда, водяной каскад. На дальнем плане – пальмы и другие экзотические растения. Одно запечатленное мгновение жизни курорта, от которого нас отделяет целый век.
Еще не отгремела на Кавказе Гражданская война, как на знаменитый с
XIX столетия бальнеологический курорт потянулись первые советские отдыхающие. Уже в 1920 году в Кисловодск приехала на отдых и лечение Инесса Арманд. К 1923-му многие бывшие частные дачи, гостиницы и пансионаты подверглись национализации, и в них стали открываться санатории и дома отдыха. Среди них санаторий Военкурстанции (ныне – Министерства обороны), санаторий ЦеКУБУ (ныне
– им. А. М. Горького) и многие другие, а также дома отдыха ВЦИК, ЦеКПроса, Хлебопродукта и др.
Первые два-три курортных сезона были сопряжены с чрезвычайно спартанскими условиями, разрухой и неустроенностью, неспокойной обстановкой – отголосками вооруженных столкновений Гражданской войны. Но вскоре в советской России расцвел НЭП. Страна начала оживать, восстанавливаться. На курорт потянулись не только отдыхающие по профсоюзным и социальным путевкам, но и так называемые нэпманы, которых некоторые обвиняли в «мещанстве нравов», но притом именно нэпманы привозили деньги, которые так были нужны на послевоенное восстановление.
Заинтересовалось курортом и высшее партийное руководство. Потому вовсе не удивительно то, что в августе 1923 года в Кисловодске состоялось важное событие, имевшее политическое значение в ранней истории Советского государства. Оно известно как «пещерное совещание». Политические мемуаристы разнятся во мнениях – одно ли это было совещание или несколько. Но в главном все сходятся. Это была инициированная Г. Е. Зиновьевым и
Н. И. Бухариным попытка ряда видных партийных деятелей ограничить власть генерального секретаря ЦК И. В. Сталина, который пользовался тяжелым состоянием здоровья
В. И. Ленина и уверенно шел на вершину политического олимпа.
Так получилось, что на отдыхе в Кисловодске в то время находились
Г. Е. Зиновьев, Н. И. Бухарин,
М. В. Фрунзе и Г. Е. Евдокимов. Для участия в тайном совещании, которое, по легенде, проходило в одной из пещер (скальных гротов в районе парка и курортной зоны очень много), из Ростова был вызван К. Е. Ворошилов. Партийные товарищи сошлись во мнении, что Сталин фактически установил свою диктатуру в секретариате и оргбюро ЦК, все делает без ведома и согласия политбюро. Было принято решение в состав оргбюро, административная роль которого очень выросла, ввести Каменева (или Зиновьева и Бухарина) и Троцкого, который, кстати, в совещании участия не принимал. Так они рассчитывали приглядывать за деятельностью и политическими устремлениями генерального секретаря.
Участники совещания написали и передали через Г. К. Орджоникидзе письмо Сталину с изложением своих предложений, а тот якобы даже спешно приехал в Кисловодск и «успокаивал» товарищей, пригласил их на заседания оргбюро. Но реально только лишь Зиновьев пару раз присутствовал на них. Из воспоминаний Анастаса Микояна известно также, что Сталин внешне выказал готовность оставить пост, если «товарищи настаивают». Но политизировать секретариат, как того требовали Зиновьев и его единомышленники, отказался. Не приняли это и другие члены ЦК. Так что план, задуманный на совещании, фактически провалился. Спустя несколько лет Иосиф Виссарионович достиг вершин власти. Из всех участников «пещерного совещания» только один Ворошилов пережил «вождя».
В тот же сезон 1923 года состоялся единственный приезд в Кисловодск американской танцовщицы и жены Сергея Есенина Айседоры Дункан. Отправиться на курорт ее уговорила приемная дочь Ирма. Так вдвоем они и поехали. А директор московской школы-студии Дункан, впоследствии известный мемуарист, Илья Шнейдер должен был вместе с Есениным прибыть несколькими днями позднее. Есенин так и не приехал. Шнейдер явился без него.
По удивительному стечению обстоятельств первым, кого Дункан встретила в Кисловодске, стал известный американский журналист и социалист Макс Истмен. Он специально прибыл сюда, чтобы писать биографию отдыхавшего тогда на курорте Льва Троцкого. А на вокзал пришел, чтобы купить молока. И вот здесь, прямо на перроне, встретился с Дункан. Впоследствии Истмен вспоминал: «И тут появились Айседора с приемной дочерью Ирмой, шагая прямо ко мне в объятья, точно давно потерянные друзья с далекой родины».
Примерно две недели Дункан отдыхала и наслаждалась курортной жизнью. Но деятельная натура не могла терпеть долгого безделья. Айседора решила устроить гастрольное турне по Кавказу, начав с Кисловодска.
И легкомысленно включила в программу крамольный монархический «Славянский марш» Чайковского.
Позже она вспоминала: «Когда резкие трубные звуки царского гимна огласили тишину, те немногочисленные гуляющие, которые в тот день не принимали минеральные ванны, не могли поверить своим ушам». Наконец, когда дирижер оркестра в Курзале собрался репетировать «Славянский марш» в третий раз, откуда-то возник разъяренный комиссар ЧК и потребовал объяснений: почему на советском курорте исполняется запрещенная монархическая музыка?
Когда вечером Айседора вышла на сцену, ее уже поджидали два вооруженных сотрудника ЧК. Смелая и находчивая Дункан, притом никогда не терявшая чувства юмора, обратилась к зрителям: «Там, за сценой, – полицейские. Они пришли арестовать меня! Они пришли арестовать меня, если я попытаюсь танцевать для вас сегодня «Славянский марш» Чайковского. Но я сделаю это, даже если они потом арестуют меня. В конце концов, тюрьма не может быть хуже, чем моя комната в «Гранд-Отеле». Находившийся в зале председатель исполкома местного совета заверил танцовщицу, что она может не опасаться и исполнить все, что включила в программу. Однако на следующий день чекисты в отместку арестовали в «Гранд-Отеле» Шнейдера «за контрреволюционную деятельность». Айседора Дункан, недолго думая, в сопровождении гостиничного портье поздно вечером, при мерцающем свете фонаря добралась до государственной дачи, где отдыхал всесильный в ту пору Троцкий (как много лет спустя вспоминал публицист Борис Суварин, «Троцкий занимал отдельную виллу на горе – жил одиноко, как орел»). На дачу ее не пропустили, но записку с прошением от нее Троцкому передал начальник охраны. Потом он вернулся и заверил Айседору, что все будет хорошо и она может не беспокоиться за секретаря. Когда все было улажено, Дункан вместе с Ирмой и Шнейдером поспешила выехать из Кисловодска и продолжила турне в Баку, Тифлисе и Батуме.
В 1923 году в Кисловодск со своим супругом – известным химиком и основоположником промышленного способа получения синтетического каучука Сергеем Васильевичем Лебедевым уже во второй раз приехала на отдых художница и гравер Анна Петровна Остроумова-Лебедева. Сергей Васильевич отличался очень слабым здоровьем, поэтому Анна Петровна несколько раз приезжала с ним на Кавминводы, где они подолгу жили. В этот раз они остановились в «санатории Дома ученых», где познакомились со многими выдающимися деятелями науки и культуры: академиком
М. Н. Розановым, профессором
С. И. Златогоровым, художником
А. Ф. Белым.
В Кисловодске Остроумова-Лебедева впервые начала писать портреты акварелью, и первой, по ее словам, «жертвой» стал певец И. В. Ершов, который выделялся среди остальных «своей внешностью, живостью и бодрым настроением». Художница вспоминала, как много ей пришлось потратить усилий, чтобы Иван Васильевич забыл, что позирует, и, будучи профессиональным артистом, все же не принимал неестественных театральных поз. Портрет Ершова, написанный Остроумовой-Лебедевой в Кисловодске, затем пополнил собрание Третьяковской галереи.
Помимо того, что Анна Петровна писала портреты, как и в первый приезд в 1915 году, она много работала над этюдами, совершая пешие и конные прогулки по ближайшим окрестностям. Когда Сергей Васильевич поправился и окреп после болезни, то стал сопровождать супругу. Известен пейзаж Кисловодска с балюстрадой и рядом тополей, который был написан в 1923 году. В воспоминаниях Анна Петровна также отмечала, что выполнила во время пребывания на курорте один натюрморт:
«...букет розового душистого горошка в глиняном горшке. Рядом с ним – лакированная черная шкатулка, из нее выпадают нити янтарных бус, перемешанных с нитями старинных венецианских бус. Чтобы сохранить свежесть красок и яркость бликов янтаря, я не делала рисунка карандашом, а писала сразу, наверняка». Так что из Кисловодска художница привезла домой, в Петроград, много новых, различных по жанру работ.
Приведенные факты и события – лишь отдельные штрихи, которые тем не менее ярко иллюстрируют, насколько бурной, интересной и разноплановой была в первой половине 1920-х годов, ровно сто лет назад, жизнь проснувшегося от оцепенения лет Гражданской войны Кисловодска.
